Александр Адабашьян

Пушкин хорошо сказал о Грибоедове: он имел честолюбие, равное его способностям. Очень верно: они должны друг другу соответствовать. И, по-моему, у меня так и есть. Я нахожусь на уровне своей компетентности. Считаю себя человеком средних способностей. Вообще главное - реально оценивать себя. А если тебя «заносит» - сходи в Третьяковку, в Пушкинский, сними с полки томик Чехова - и всё сразу встанет на свои места по поводу твоей персоны и талантов.(Александр Адабашьян)

Я уверен, что каждое новое поколение, безусловно, лучше предыдущего. И в наше время не все читали запоем, и тогда это было занятием для избранных. И сейчас определённая часть молодёжи много читает, и в консерваторию ходит, где зал как был полон 40 лет назад, так и сейчас полон. Так что со временем в этом смысле ничего не меняется. Поэтому на молодёжь я не ворчу, по прошлому не ностальгирую и катастроф не пророчу.

– В одном из интервью вы сказали, что « война – это эпидемия насилия». И что сегодня идет третья мировая война, только в розницу. Не могли бы вы предложить какие-то санитарные способы борьбы? – Я думаю, что спасение от этого такое же, как от холеры или от чумы. Личная гигиена – единственный способ. Мыть руки, не есть с чужих тарелок. Не лизать ни чужих рук, ни чужих задниц. Не ходить в большие собрания, потому что все это передается воздушно-капельным путем. Ни в коем случае не участвовать ни в каких массовых и коллективных шествиях. Стараться сохранять вокруг себя санитарно-гигиеническое пространство. Это единственный способ уберечься, хотя он гарантий не дает. Потому что если хлопнет, то хлопнет всех. Но, по крайней мере, на каком-то локальном уровне нужно удержаться от того, чтобы вместе со всеми бежать кого-то громить.

Меня бесят все эти бесконечные «против». Я понимаю, когда есть внятная программа, с ней можно соглашаться или спорить, но, по крайней мере, я всегда уважительно отношусь к аргументированной позиции, пусть она и расходится с моей. Но когда я слышу лишь эти бесконечные крики «долой». Причем все «долой» – «долой Хрущева», «долой Брежнева», «долой Путина», «долой Медведева». Но ведь если изберут Прохорова, не важно кого, то ведь через полгода будет «долой Прохорова». Эти люди предпочитают жить только протестом, и ведь понятно почему. - Потому что это беспроигрышная ситуация. Смотрите, Явлинский – сидит в оппозиции и замечательно себя чувствует, потому что ни за что отвечать не надо… И измениться может что-то только в том случае, если мы вновь – эволюционным, а не революционным, образом – обретем понятия «греха и стыда», когда репутация становится важнее всего остального, а не так, как у нас сейчас: ловят эффективного менеджера за руку на откровенной взятке, и он бесстыдно говорит, что денег не брал, потом убеждает всех, что деньги взял, но тотчас отдал в детский дом…

Давайте попробуем вспомнить, сколько всего хорошего было сделано в советское время и сколько за годы так называемой полной свободы. Назовите мне имена тех, кто появился и ярко засверкал на небосводе культуры за двадцать с лишним лет, которые прошли с того времени, как перестала существовать цензура, художественные советы? Назовите мне поэтов, писателей, композиторов, режиссеров. С этим значительно хуже. И в советские времена, и в досоветские времена – несмотря на цензуру, несмотря на все безобразия – существовали и живопись, и литература, и музыка, все актуально до сих пор. Сейчас назвать кого? Пустовато. Какое этому может быть логическое объяснение, я не знаю, но, наверное, какое-то объяснение есть.

Вместо того чтобы заниматься собственным садиком, нам привычнее строить БАМ и вести тяжбу со всеми соседями по подъезду. Годами ругаться, собирая деньги на домофон, и так и не собрать.

Сам я считаю себя прежде всего художником, а не киношником. Я окончил художественный институт и продолжаю активно в этом направлении работать, например, как дизайнер. Я оформил пять ресторанов в Москве: «Обломов», «Клеопатра», итальянский ресторан «Антонио». Я ставил как художник оперу в Мариинском театре и в «Ла Скала». А что касается кино, то здесь все получилось более-менее случайно. С Никитой Михалковым мы знакомы лет с четырнадцати. И, в отличие от всей нашей детской компании, мы всегда знали чего хотим. Он хотел стать актером и собирался поступать в Щукинское, я — художником и хотел идти в Строгановку. Так и случилось. Потом Никиту выгнали из Щукинского за съемки в кино, что тогда студентам запрещалось, и он перешел во ВГИК. Мы были на четвертых курсах. Никита летом снимал курсовую работу и пригласил меня декоратором.А я все свои киноспециальности начинал не с академического изучения, а работая подмастерьем. Так было и в тот раз: мне посчастливилось работать под руководством замечательного художника Ирины Викторовны Шретер. А сценарии я начал писать с подачи Кончаловского, который позвал меня помогать, хотя я до того никогда ничего не писал. Мне кажется, это самый лучший, хотя и не самый легкий путь.

Я не знаю, во что я верю, но некоторые мысли не могут не прийти, когда с тобой происходят какие-то чудесные исцелительные истории. Я ведь уже четырежды стопроцентно должен был ехать на Ваганьково, где лежат мои родители, но как-то все мимо пока… До школы у меня был туберкулез, открытый процесс в левом легком, но я попал в самую первую детскую группу, на которой испытывали новый антибиотик. Была история в Колумбии с перитонитом, еще одна полуонкологическая. В последний раз уж совсем никто не думал, что я выберусь… Да подталкивают люди, меня знающие, к мысли о миссии какой-то. Но может, она состоит в том, что где-нибудь через год-два я на машине приторможу перед перекрестком, и в меня врежется самосвал, который должен был сшибить женщину с коляской, а уж кто в коляске лежит, мне знать не дано. Можно и такого себе навыдумывать. Наивно полагать, что мы чем-то управляем, что человек – царь вселенной, покоритель космоса. (Александр Адабашьян)